Братья Максаровы
Продолжение. Начало в № 57-58.
Посвящается памяти наших предков, в частности, моему прадеду Гомбо Максарову, его брату Минжуру Максарову, служивших в 410-м стрелковом полку (с.п.), 81-й стрелковой дивизии (с.д.), 29-го стрелкового корпуса (с.к.), 13-й армии Центрального фронта. А также их братьям Балбару и Балданжабу, которые в тылу вносили свою лепту для скорейшей Победы! Все четверо братьев Максаровых были уроженцами с.Улан-Булак Агинского Бурят-Монгольского национального округа Читинской области.
Часть I. Максаров Гомбо
Шли ожесточенные бои в конце июля 1943 г., дивизия расположилась возле деревни Красное Знамя и держала оборону северного фаса Орловско-Курской дуги. Немцы интенсивно стреляли артиллерией и миномётами. Стояли жаркие июльские дни, братья, призванные на фронт в июле 1941г., воевали в одном полку, соседних окопах и старались держаться хотя бы рядом. Гомбо, младший брат, быстро освоил русскую речь, хотя до войны очень плохо говорил, но любознательность от природы и сообразительность, присущие братьям Максаровым, выручали. Обоих братьев уважали и любили в полку, старший рассудительный Минжур помогал при штабе.
Гомбо, отчаянный и шустрый весельчак, к тому же забияка, не мог спокойно сидеть и в перерывах между атаками дразнил немецких снайперов, пытаясь их спровоцировать на выстрелы и тем самым обнаружить себя. Он неплохо стрелял и упорно пытался подстрелить снайперов, изрядно портивших и без того неспокойную жизнь солдат. И вот в очередную передышку, надев каску на винтовку и весело присвистывая, высунул ее из окопа, реакции со стороны немцев не последовало, тогда он выскочил из окопа и быстро пробежал небольшое расстояние. Всегда спокойный и молчаливый Минжур попытался его урезонить и ругнул: «Доскачешься, убьют!». Гомбо присел в окоп, подмигнул брату и продолжил высовывать каску на штыке, и тут внезапно просвистела снайперская пуля, осколок отскочил от каски и разорвал горло Гомбо. Чертыхаясь, Минжур отчаянно пытался помочь брату, вены не были задеты, но горло было сильно разодрано, Гомбо был в сознании, но говорить не мог и беспомощно смотрел на брата.
Началась очередная атака немцев, мины разрывались совсем рядом, артиллерия не умолкала, свистели пули. Усадив Гомбо поглубже в траншею и укрыв его плащом, Минжур отошел на свое место. Наступали сумерки, Минжур надеялся на то, что немцы ночью прекратят огонь, и он сможет хоть как-то помочь брату. Нашарив его документы, забрал их себе, на вопрошающий взгляд Гомбо ответил: «Так надёжнее будет!», Гомбо еле кивнул, соглашаясь, знаками показал, что хочет пить. Минжур поднес свою фляжку к его губам, Гомбо жадно начал пить, но вода начала вытекать из разорванного горла. Старший брат, непроизвольно протянув руку, закрыл дыру в горле Гомбо: и какая-то часть воды все же прошла дальше. Минжур отвернулся, как будто высматривая что-то за окопом, стараясь скрыть от брата набежавшие слёзы и горькие мысли. Гомбо заметил всё и, поняв состояние брата, слабой своей рукой погладил его. Братья обнялись, насколько позволяла рана, Минжур ласково провёл рукой брату по макушке и понюхал ему голову, как будто пытаясь запомнить его запах.
Начало темнеть, стали видны звёзды, но немцы не прекращали огонь, не давая расслабиться бойцам. Гомбо притих, возможно, уснул тревожным сном или же просто устал от боли и тихо лежал. Минжур не пытался его тревожить и не заметил сам, как уснул ненадолго. Проснулся от негромких разговоров солдат в окопах: немцы чуть притихли, и солдаты, расслабившись, вели тихие разговоры и жевали припасы. Вытащив свой скромный паек, Минжур задумчиво ел, смотря в светлеющее небо. Услышав, как зашевелился брат, подполз к нему и попытался его накормить пережеванной пищей, но Гомбо, сжав губы, мотал головой. Жестами показал - ешь сам, и попросил опять пить. Минжур, как мог закрыв горло, влил немного воды в рот брату, но она всё равно просачивалась сквозь пальцы, большей частью вытекая. Санитаров не было видно, не доползли до их окопов: слишком много было раненых и убитых, перевязать рану было нечем.
Наступившее утро 30 июля разорвало тишину привычными звуками артиллерии и свистевших пуль. Солдаты, ругаясь, расползлись по своим укрытиям. Начинался очередной адский день. Немцы не прекращали огонь, но и не атаковали. Гомбо так и отказывался от еды, понимая, что его шансы выжить невелики и брату еда важнее. Он сидел, глядя в синее летнее небо, и представлял, что он лежит в своих родных степях под жарким солнцем, и ему казалось, что он слышит, как высоко переливисто поёт жаворонок и как пахнет нагретой солнцем травой, и даже слышал заливистый смех своих маленьких дочек и спокойную речь жены.
Крепкий, жилистый Гомбо всегда отличался отменным здоровьем, выносливый и упрямый, как все буряты, выросшие в суровом климате агинских степей. Он мог бы воевать и воевать и выдержал бы любые тяготы солдатской жизни, но шальная пуля не дала ему шанса. Организм его сопротивлялся, как мог, не желая умирать в самом расцвете сил, он не терял сознания, лишь забывался коротким сном. Рана беспокоила все больше, заставляя его не шевелиться лишний раз, даже легкое поднятие руки отдавалось болью.
Так под пулями и минами прошёл ещё день. Солдаты считали в конце дня потери в живой силе и технике. Минжур собирал данные свои и противника и передавал их в штаб, находил время и промывал брату рану, поил его водой. Наступавшая ночь давала надежду хоть немного отдохнуть. Солдаты приводили себя в порядок, перекусывали нехитрой едой, пополняли боеприпасы, укрепляли свои укрытия, успевали чуть вздремнуть, и уже наступал рассвет.
День прошел также в изнуряюще тяжёлых боях, очень много людей было убито, ещё больше было раненых. Минжур со злобной яростью стрелял во врагов, каждым выстрелом мстя за брата, его жену и детей и каждого пострадавшего в этой войне. В его душе кипела холодная ярость, несмотря на его веру и учение любить всех. Вечером он пополз к брату, по пути шарил листы лопухов в надежде найти случайную каплю воды. Наткнулся вдруг на свежий конский навоз, обрадовался, начал выжимать жидкость из него. Получилось достаточно жидкости. Набрав еще свежих листьев, вполз в воронку. Гомбо улыбнулся ему, но тут же застонал от боли. Минжур напоил его жижей из навоза, больше нечем было, брат, немного поморщившись, всё же проглотил немного жидкости, хотя бы намочить воспаленный рот. Рана опять была облеплена личинками и червями, Минжуру пришлось повозиться, очищая рану от них. Удовлетворённый результатом своих усилий, он немного полежал, прижавшись к Гомбо, потом сказал ему: «Ничего, брат, скоро санитары доберутся до нас, потерпи еще немного!». Гомбо устало кивнул ему в ответ, жестами показал – ползи обратно! Минжур, приобняв его за плечи, попрощался с ним, накрыл свежими листьями и выполз из воронки. Слова про санитаров, сказанные больше для успокоения Гомбо, неожиданно вселили надежду и ему. Он полз и думал: брат жив, в сознании, рана почищена, наверняка санитары скоро будут и в нашей стороне. Ночь прошла относительно спокойно, без атак и с редким огнём обеих сторон.
На рассвете Минжур хотел собрать росу и вновь ползти к брату, но ночью командование приказало готовиться к атаке. В 7-30 утра третьего августа 1943г. батальоны полка начали наступление и успешно продвинулись на два-три километра вперёд, наконец окончательно завоевав всю высоту. Немцы яростно сопротивлялись, огрызаясь автоматчиками и пулемётами, вызвали на помощь авиацию. Самолёты летели так густо, что солнца практически не было видно. Заварилась такая каша, грохотало больше часа кругом. Но это была последняя бомбёжка этой высоты. Немцы окончательно и бесповоротно отступали.
Минжур в приподнятом боевом духе, предупредив начальство, набрав чистейшей воды в отвоёванной деревушке, мчался к воронке к брату, сейчас он его напоит, накормит и перенесёт в деревню! Там его осмотрят, отправят в тыл в госпиталь наконец! Брат, мы будем жить! Подбежав к знакомому месту, он не мог поверить глазам: там была свежая воронка, рядом ещё воронки, вся земля кругом изрыта ямами от бомб. Брат!!! Обессиленный, он упал на колени и не мог поверить, что в эту же воронку попала бомба ещё раз! Воронка зияла черной влажной свежей землёй.., и ничего больше. Ни лоскуточка от одежды, ни кусочка бумажки, ни-че-го!
Немного придя в себя, Минжур еще раз внимательно осмотрел местность: ошибки не было, хоть и все изрыто, но воронка была та, в которой он оставил брата. Может быть, всё же санитары унесли его, мелькнула спасительная мысль. Но кругом не видно было ни одного следа, и лежали не убранные ещё после боя тела убитых, слышались стоны раненых. Санитары еще не дошли. Спустившись на непослушных ногах в воронку, он попытался найти хоть что-то, оставшееся от брата. Потом от нахлынувших внезапно слёз Минжур сел посреди воронки и некоторое время сидел так, смотря невидящим взглядом на стены воронки, слёзы оставили две влажные дорожки на его уставшем лице. Внезапно сверху послышалась возня, кто-то заглянул в воронку: «Эй! Живой?». Минжур, очнувшись от оцепенения, выскочил, отряхнулся, одёрнул по привычке форму и кивнул в ответ, мол, живой. Сухонький, хромающий солдат в годах пошел дальше. По полю битвы подбирали раненых и убитых. «Санитары…», - без эмоций пронеслось в голове. Минжур направился к линии фронта.
По воспоминаниям М.Максарова,
со слов его внучатой племянницы Ц.ЦЫРЕНДАШИЕВОЙ.
(Продолжение следует ...)
